Разум убийцы

Большинство людей уверены, что только психически больной человек способен совершить зверское убийство среди бела дня. Можно ли излечить такого убийцу? По мнению автора данной статьи, нельзя ставить клеймо «псих» на всех, кто виновен в чудовищных преступлениях.

В августе 2008 года канадцев шокировало известие о том, что житель Эдмонтона Винсент Ли убил и обезглавил в автобусе незнакомого ему человека. А 4 марта 2009 года Винсента Ли объявили невиновным по причине невменяемости.

Почему Ли совершил подобное преступление? Судья Суда королевской скамьи Джон Скерфилд ответил так: «Эти чудовищные действия поражают. Однако действия сами по себе и контекст, в котором они происходили, указывают на наличие психического расстройства. Он не понимал, что совершаемые им действия противоречат морали».

Данное истолкование не соответствует поведению Ли во время ареста (который произошел сразу же после убийства). Ли извинился и попросил полицейских убить его — это ли не свидетельство того, что он осознавал, что именно сделал, и насколько неправильным был этот поступок. Тем не менее власти пожелали лечить его. И защита, и обвинение попросили суд признать Ли не отвечающим за совершенное деяние. В своем заключительном выступлении Алан Либман, адвокат Ли, сказал судье Скерфилду, что «не имеется свидетельств, противоречащих применению защиты по невменяемости».

У других людей, очевидно, также не было причин не согласиться с этой аргументацией. Они действовали, опираясь на широко распространенное в современной культуре предположение о том, что только психически больные люди способны совершать дикие преступления среди бела дня. Эта идея настолько укоренилась в обществе, что любые аргументы, противоречащие ей, отвергаются. Как в таком случае вообще можно представить «свидетельство» обратного?

Самообман

История современного права и психиатрии свидетельствует, что мы не хотим вникать в умственное состояние убийцы, поскольку это потребовало бы от нас идентифицировать себя с ним. Ик тому же он может оказаться человеком, более похожим на нас, чем мы готовы допустить.

Чтобы понять мотивы поступка, подобного поступку Ли, требуется обратить внимание на вербальное и невербальное поведение обвиняемого и, если необходимо, попросить его объяснить их причины.
Мы делаем прямо противоположное: не разрешаем обвиняемому говорить вообще. Вместо этого мы приглашаем дутых экспертов, которых называем психиатрами, и просим их истолковать преступление злодея. Они сообщают то, что мы желаем услышать, иллюстрируя тем самым известную поговорку: «Кто платит трубачу, тот и заказывает музыку». Они рефлективно «обнаруживают», что в точности в тот самый момент, когда человек совершал преступление, он был «безумен». Таким образом, преступление перестает быть осознанным действием: это просто «продукт психического заболевания».

Невероятно важную роль здесь играет время. Обвиняемого требуется признать безумным во время совершения преступления; но впоследствии он должен быть «умственно способен» предстать перед судом. Однако, хотя он и может предстать перед судом, признаться в преступлении и принять свою вину он не может; обвиняемый должен заявить о невиновности, чтобы мы могли признать его «невиновным по причине невменяемости». Таковы правила игры, которым он должен подчиниться и в соответствии с которыми мы должны (ошибочно) понимать его. Неудивительно, что для нас такое преступление «не имеет смысла».

Предсказуемые объяснения

Вернемся к истории с Ли. Какого рода объяснений мы ожидаем? Якобинцы верили, что те, кого они обезглавливают, заслуживали гильотину за преступления против французского народа и государства. Если бы Ли заявил, что его жертва заслужила обезглавливание, мы истолковали бы это утверждение как симптом сумасшествия, а не как объяснение его действий. Следовательно, нам нужно задаться вопросом: какого рода утверждения мы принимаем или не принимаем в качестве «объяснений»? Какие люди могут, а какие не могут давать заслуживающие доверия объяснения?

Разные люди зачастую придерживаются весьма различных мнений о том, что следует считать объяснением. Рассуждая о развитии человеческой расы, некоторые предпочитают естественно-научные объяснения (эволюция), а другие прибегают к сверхъестественным (идеи о сотворении мира). Схожие принципы зачастую используют для объяснения «хорошего» и «плохого» поведения.

Замечательно, однако, что в то время, как в естественных науках используют одни и те же законы, чтобы объяснять, почему самолеты летают и почему они разбиваются или почему препараты лечат и почему они причиняют вред, в «науках о поведении (поведенческих отклонениях)» мы применяем один набор принципов, чтобы трактовать обычные виды поведения, и другой — для истолкования чрезвычайных поведенческих отклонений. Нормальное поведение диктуется свободной волей, ненормальное — ее отсутствием, характерным для (острого) психического заболевания. Иными словами, обычное поведение мы связываем с мотивами, которые имелись для такого поведения у действующего лица, а крайние поведенческие отклонения — с (несуществующим) психическим заболеванием.

Истина заключается в том, что мотивы существуют для убийства, но не для смертельной болезни. Причины существуют для смертельной болезни, но не для убийства. Тем не менее идея невменяемости — и особенно защиты по невменяемости — это вопрос права, а не логики. «Право не складывалось из логики», — напоминает нам Оливер Уэнделл Холмс, — она складывалась из опыта».

На протяжении более чем полувека автор настоящей статьи настаивал на том, что «психическое заболевание» — это метафора и что объяснять им ужасающие преступления абсурдно. Боги, дьяволы и психические заболевания не совершают убийств или чего бы то ни было еще. При любых обстоятельствах и во все времена только мы сами — действующие лица своих поступков. Именно в этом заключается проблема в отношениях между правом и психиатрией.

Мы ищем причины дурных поступков в одержимости демонами или расстроенном разуме, дабы избавить себя, а также своих собратьев от лежащей на нас беспощадной ответственности за то, как мы живем.
Поскольку понятие психического заболевания помогает нам в этом, мы цепляемся за него точно так же, как цепляемся за жизнь. Объявление обвиняемого невиновным по невменяемости маскируется под «открытие истины» или «определение», совершенное судьями и психиатрами. В действительности оно представляет собой коллективное решение о том, как граждане и учреждения, контролирующие злодея, должны с ним обращаться. Заявление, будто мы его «лечим», позволяет нам чувствовать себя лучше, чем если бы мы признались в том, что мы его наказываем. Государственные психиатры Америки «лечили» Джона Хинкли, несостоявшегося убийцу президента Рейгана, на протяжениии 25 лет. Они по-прежнему пытаются «излечить» его. А Санта-Клаус по-прежнему приносит рождественские подарки.

Часто говорят, что психическое заболевание таинственно. Оно таким не является. «В сумасшествии есть метод», — говорит нам Шекспир. Однако мы не можем разглядеть метода, если не желаем его увидеть. Ли и канадская пресса сообщили нам достаточно для понимания того, что произошло. Китайский эмигрант Винсент Ли не смог наладить свою жизнь ни в Канаде, ни в Китае. За несколько лет до убийства, без дома, без денег, без надежды на будущее, Ли пешком покинул Торонто, предположительно чтобы вернуться в Манитобу (Манитоба — провинция в Канаде примерно в 2 тыс. км. от Торонто). Обнаруженный полицией и помещенный в психиатрический стационар, он получил комнату и стол, которые были ему так нужны, и лечение, которого он, разумеется, не хотел. Признанный опасным психотиком, он тем не менее сумел сбежать. Власти не пытались разыскать его.
Рассматривать такого человека, как Ли, в качестве пациента — это лицемерие.
Ни легкие, ни печень не подводили Винсента Ли. У него отказала жизнь, и он понимал это. От неудавшейся жизни не существует лекарства. Обезглавить незнакомца в автобусе, точно так же, как «отправиться пешком» из Онтарио в Манитобу, — это сообщение. Что же Ли пытался сказать? Давайте его послушаем.

Убитая надежда

«С момента своего ареста, — сообщают газеты, — Ли отказывался говорить с обвинителями и защитником, которого ему назначил суд. Когда судья вновь спросил его после перерыва в процессе, хочет ли он адвоката, Ли покачал головой и затем тихо произнес: “Пожалуйста, убейте меня“. Реплику Ли услышали репортеры, ее подтвердили клерки, присутствовавшие в суде, однако она не была принята судьей». Ее не принял также и доктор, который обследовал Ли. Психиатр от обвинения доктор Стэнли Ярен заявил суду, что «у Ли есть очень серьезные шансы на выздоровление и что он был в других отношениях честным человеком, который, очевидно, был не в своем уме, когда верил, что действует по указаниям Бога».

Как бы ни безнадежна была ситуация Ли до убийства, после убийства она стала хуже, чем безнадежна, и он это знал. Возможно, он надеялся умереть в своем неудавшемся марше смерти в Виннипег.
Возможно, ему не хватало мужества, чтобы совершить самоубийство. В любом случае Ли желал умереть сейчас и не говорил, будто это Бог сказал ему, что смерть — надлежащее наказание за его деяние.
Никто и ничто не способно возвратить мертвого. И поступок Ли не может быть искуплен или «пролечен». В прежние времена люди понимали это. Сегодня мы предпочитаем «понимать» трагедию как безумие, проявляющееся в виде «бессмысленных» поступков.